Несколько месяцев назад мне сделали операцию на открытом сердце. Думаю, читателям будет интересно узнать как это происходило, так сказать, из первых уст.

Началось всё достаточно тривиально. Появились боли за грудиной, одышка, головокружение, потом походы в поликлинику, записи на приём, многочасовые очереди под кабинетами врачей, обследования и куча всевозможных анализов.

Наши поликлиники — это отдельная история и я не собираюсь портить читателям настроение в самом начале своего повествования. Скажу только – посещение российских заведений здравоохранения, это достаточно серьёзное испытание не только для нервной системы, но и для здоровья в целом. Кто не выдерживает этого испытания – тот обречён! Причём, «обречён» не в иносказательном смысле этого слова, а в самом прямом…

Я, к счастью, правдами и неправдами, выдержал это жестокое испытание и в порядке плановой госпитализации оказался в кардиоцентре ( он же центр высоких медицинских технологий), где мне огласили суровый приговор: «необходимо оперативное лечение МКШ и ПМЖА через торакотомию».
В переводе на нормальный немедицинский язык, это означало следующее: мне делают разрез длиной 12-15 сантиметров слева на груди, и раздвигают рёбра. Через это отверстие, на сердечный сосуд, который полностью забит коварными холестериновыми бляшками, пришивают другой сосуд-«мостик», через который кровь будет беспрепятственно поступать к сердечной мышце в обход пораженного участка. В качестве «мостика» используют кусочек лёгочной артерии, который возьмут где-то внутри моей грудной клетки. Их там много и одной артерией, ради благополучия сердечной мышцы, пожертвовать можно. Пришивание такого своеобразного мостика называется термином «шунтирование».

Честно говоря, когда мне это всё расшифровали, я немного оробел. Меня «успокоили» – мол не переживайте, эта операция малоинвазивная — то есть щадящая. Нечего себе щадящая операция – грудные мышцы будут разрезать и раздвигать рёбра особым приспособлением для доступа к моему личному, горячо любимому сердцу!

Особенно поразили то, что проведут всё это, возможно даже без остановки сердца. Эти два слова «возможно даже » не добавили мне оптимизма, и я робко поинтересовался:

– А что, могут и сердце останавливать?

— Да, конечно, — словоохотливо пояснил мне хирург, вводя в курс дела:

— Всё может быть. Если операция пойдёт не по плану, то придётся не только сердце останавливать, но и грудину разрезать, а материал для мостиков-шунтов тогда будем брать из вен ноги…

Такие печальные перспективы совсем не обрадовали меня, и я, напоследок, спросил:

— А можно не делать операцию?

— Можно и не делать, — услышал я в ответ:

— Но тогда жить вам осталось не более трёх-четырёх месяцев, а потом последует неизбежный обширный инфаркт со всеми вытекающими последствиями…. Знаете, что такое инфаркт?

Я вздохнул. Да, я знал что такое обширный инфаркт и мне совсем не улыбалась перспектива получить его…

И вот наступил «час икс». Вечером медсестра принесла мне странный белый халат, и настоятельно потребовала, чтобы я принял душ и тщательно выбрил волосы во всех местах. Особое внимание предлагала обратить на бритьё ног и паховых складок. Само собой, надо было убрать волосы в месте предполагаемого разреза, из-под мышек и везде на груди. Борода и усы тоже категорически запрещались. На предстоящую операцию полагалось идти совершенно без волос на теле и чисто выбритым.

Поздно вечером мне ещё сделали общеизвестную малоприятную процедуру под названием «клизма» от описания которой я воздержусь.

Ночь перед операцией прошла спокойно, никакого волнения не было, и я, к своему удивлению, хорошо выспался. Утром, ещё раз принял душ по настоянию медсестры и облачился в коротковатый белый халатик без воротника, рукавов и без завязок. Этот странный наряд оказался слегка маловат и мне приходилось кокетливо придерживать полы халатика руками, чтобы они не распахивались. Кроме тапочек и этого легкомысленного халатика на мне ничего не было.

Вскоре за мной пришла медсестра и повела в операционную. Надо отметить, что это был самый волнительный момент. Пока шли по длинным больничным переходам, в голову лезли всякие глупые мысли: а вдруг операция пойдёт не по плану? А вдруг дрогнет рука хирурга, и я тихо скончаюсь на операционном столе? А вдруг….

Собравшись с духом, я постарался выкинуть дурные мысли из головы и постарался убедить себя в том, что всё будет хорошо. Не я первый и не я последний, кому делают операции на сердце. Накануне, интернет-всезнайка сообщил, что в большинстве случаев, это хирургическое вмешательство проходит довольно успешно и без осложнений – такие операции уже давно освоены нашими кардиохирургами. Вероятность благоприятного исхода превышает девяносто процентов. Буду надеяться на то, что я не стану печальным исключением!

Между тем, после длительного марша по больничным коридорам, мы подошли к порогу операционного блока. Медсестра довольно бесцеремонно стянула с меня халатик и забрала тапочки. Я остался совершенно голый, но даже не успел устыдиться своей наготы. Безликие люди в масках и в небесно-голубой униформе, быстренько уложили меня на каталку, целомудренно прикрыв простынёй.

Неожиданно я успокоился. На ум пришла банальная народная мудрость: — «Чему быть, того не миновать».

Это нелепо-глуповатое выражение успокоило меня, и я нашёл в себе силы улыбнуться своим провожатым, везущим меня на операционный стол. Их добрые глаза приветливо улыбались мне в ответ. Я проникся к ним доверием — люди с такими чудесными глазами не могут сделать мне ничего плохого! Они обязательно постараются, чтобы всё было хорошо!

Между тем, меня как-то незаметно переложили на операционный стол, сноровисто развели мои руки в стороны, поставили несколько совсем не болезненных уколов, прикрепили к телу странные клеммы-липучки и делали ещё какие-то медицинские манипуляции. Чей-то голос над моей головой ласково инструктировал:

— Сейчас вы уснёте и проснётесь только в реанимации. Не удивляйтесь тому, что у вас будет трубка во рту, и не пытайтесь её выплюнуть – это всё равно не получится. Вам могут задавать разные вопросы, которые могут показаться глупыми, и просить делать некоторые движения — типа пошевелить рукой или ногой. Не удивляйтесь и выполняйте всё, что вам будут говорить. А сейчас, вдоль позвоночника потечёт холодная вода, но она быстро согреется до сорока градусов – это для того, чтобы вашему телу было тепло и комфортно во время операции…

Действительно, холодная струйка тут же потекла под спиной, но очень быстро она стала тёплой. Лежать мне стало мягко, тепло и, как это ни странно, очень даже уютно. Спросите, как может быть уютно на операционном столе? А вот, оказывается, может! Если уж наша медицина научилась делать операции на открытом сердце, то создать уют на операционном столе – пара пустяков! В голове всплыли давно забытые детские воспоминания о тёплой русской печи и добрых бабушкиных руках, подсаживающих меня в это уютное тепло.

Нежась на согретом операционном столе, я с любопытством оглядел помещение, которое меньше всего напоминало операционный блок. Потолок и стены были выкрашены приятной бежевой краской, которую ещё называют цветом слоновой кости. В помещении приглушённо играла приятная музыка, бесшумно ходили милые люди в светло-голубых одеждах, правда с медицинскими масками вместо лиц. Всё это умиротворяло и настраивало на этакий лирический лад…

— Сейчас мы дадим вам немножко подышать кислородом – послышался всё тот же голос над головой и к моему лицу прижали прозрачную маску с оранжевой трубкой. Резко пахнуло чем-то едким, химическом. Я хотел сказать, что это совсем не тот газ, ведь кислород не имеет никакого запаха, но выговорить ничего не успел…. Стремительно накатилась странная сонливость. С мыслью о том, что меня обманули и вместо кислорода подсунули что-то другое, я провалился в забытьё…

Уснул я сладким и глубоким сном, как в безмятежном детстве. Мне, как ни странно, очень хорошо запомнились видения, которые грезились тогда в том странном сне. Картинки были красочными и очень реалистичными!

Словно наяву, предо мной возникла большая цветочная поляна. Цветы, формой напоминающие ромашки, обладали огромными, жёлтыми и розовыми лепестками. Эти лепестки были такими большими, что закрывали почти все стебли и зелень листьев. На фоне фантастических цветов резвились и сновали эльфы в нежно-голубых одеждах. У многих эльфов за спиной были кокетливо сложены прозрачные крылышки. Мордочки эльфов прикрывали белые масочки, над которыми лучились добрые и приветливые глазки. Некоторые держали в руках незнакомые музыкальные инструменты, издававшие необычайно красивую, волшебную музыку. Эти мелодичные звуки проникали в мозг, ласково массировали слуховые перепонки и создавали впечатление, что я невесомо парю над изумительной цветочной поляной. Изредка эльфы полетали ко мне, нежно касались моего тела своими пальчиками и тут же отлетали, хихикая. Я снисходительно улыбался их незатейливым играм…

Длилось это, казалось, целую вечность. Но, неожиданно, на волшебную поляну словно налетела тень. Эльфы начали растворяться в голубой дымке, а в их красивую музыку стали вплетаться тревожные нотки. Постепенно, прекрасная музыка эльфов превратилась в жутковатую какофонию, отдалённо напоминающую современный рок самого низкого пошиба, типа того, который играют на деревенских дискотеках местные музыканты из сельского клуба…

Вдруг, кто-то осторожный, но настойчивый, начал трепать меня по плечу, приговаривая:

— «Просыпайтесь, просыпайтесь…»

С трудом приоткрыв глаза, я ужаснулся. Вместо прекрасной цветочной поляны, я находился в тёмном и мрачном помещении. Прямо надо мной, в потолке, зиял большой квадрат, забранный толстыми трубами вроде решётки (впоследствии эти трубы оказались обычными лампами дневного света без плафона). Рядом висело что-то круглое, напоминающее большой вентилятор. Руки и ноги не ощущались, а всё тело оказалось странным образом обездвижено.
Первое, что пришло мне в голову – я, каким-то образом, попал в помещение для пыток, много раз виденное мною в низкопробных фильмах ужасов (спасибо современному кинематографу за такие ассоциации!).

— Где я нахожусь? – мне хотелось задать вопрос твёрдо и громко, но губы не слушались, поэтому у меня получился какой-то невнятный жалкий шёпот.

Однако, меня услышали и неизвестный голос известил:
— Вы в реанимации!

— В какой реанимации? Какая такая реанимация? Что со мной? Где эльфы? – я ничего не понимал.

— Вам сделали операцию на сердце. Сейчас вы в реанимации, а через сутки вас переведут обратно в вашу палату. Пока лежите спокойно и попытайтесь слегка шевельнуть пальцами рук и ног.

И тут я вспомнил всё! Да, действительно была операционная, приветливые и разговорчивые врачи, которые ласково опутали меня всевозможными трубками и проводами, а потом коварно усыпили каким-то газом.

Сейчас я оказался в совершенно беспомощном состоянии в тёмно-мрачной и неприветливой реанимации. Я медленно приходил в себя и стал прислушиваться к своим ощущениям. К лицу была прикреплена прозрачная маска, в которой слегка шипел кислород. Такие маски я помнил по своему опыту пребывания в коронавирусном госпитале, где был несколько лет назад. А вот дышать, несмотря на кислород, удавалось с большим трудом — фактически я задыхался.

— Дышите медленнее и плавно – посоветовал мне неизвестный голос, очевидно пристально наблюдающий за мной. Я последовал этому совету, и стало немного легче – по крайней мере, задыхаться перестал. Никакой трубки, как мне обещали перед операцией, во рту не было, и этот факт, отчего-то, взбодрил меня. К слову, эта ужасная трубка как потом выяснилось из больничных разговоров, практически была у всех больных, но я, почему-то, избежал этой участи.

В целом, я чувствовал себя вполне сносно. Только слегка болела грудь, очевидно в том месте, где был разрез. Голову я не мог повернуть — непонятные провода опутывали лоб и всё моё видимое пространство ограничивалось мрачным потолком с вентилятором и трубками-лампами. Немного угнетало то, что руками я боялся шевелить из-за обилия каких-то трубок, прилепленных к ним. Однако пальцы рук шевелились исправно. Ноги вроде бы тоже слушались. Я даже попытался слегка согнуть их в коленях, но, мгновенно усилившаяся боль в груди, убедила меня не делать никаких движений. Это было довольно странное чувство — вновь приобретать свое тело и с удовлетворением убеждаться в том, что оно повинуется мне!

Постепенно я стал осваиваться. Оказалось, что если сильно скосить глаза, то слева был виден пульт с монитором, к которому от меня тянулись провода разной толщины и окраски. Другие концы этих проводов, как я догадался, были прикреплены, к моей голове, рукам и ещё непонятно к чему. Кроме этого пульта я видел часть большого зала, противоположная стена которого терялась в полумраке. Справа от меня недвижно лежал сосед, тоже опутанный всевозможными проводами и трубочками.

Лежать было утомительно и скучно, но вскоре мне любезно предложили сделать обезболивающий укол и я надолго забылся в тяжёлом полусне. Вновь я пришёл в себя, судя по всему (никаких часов в полумраке реанимационного помещения не было), уже поздно вечером.

Где-то рядом услышал разговор:

— Ну что, девочки, спать будем по очереди?

— Да, как обычно…

Послышались лёгкие удаляющиеся шаги и всё затихло. Скосив глаза, я наблюдал за лежащим неподалёку соседом, который не подавал никаких признаков жизни. Когда наскучило рассматривать его, мне пришла идея, получше ознакомиться с тем, что показывает экран монитора, стоящего рядом. Для этого надо было повернуть голову сильно влево, насколько позволяли прикреплённые ко мне провода, и слегка приподнять её.

И тут случилось страшное! На самом деле, конечно, ничего страшного не произошло, но для меня это тогда показалось настоящей трагедией! От неловких движений, трубочка, подходящая к кислородной маске, отсоединилась и затерялась где-то на груди. Дышать сразу стало гораздо труднее. Я попытался позвать кого-нибудь на помощь, но вместо зычного зова смог выдавить из себя только жалкий хрип. Повторная попытка звать на помощь тоже не увенчалась успехом.
В темном и мрачном помещении не было ни единой живой души, кроме неподвижного соседа, безмолвствующего справа…

Я запаниковал — физически стал ощущать, что мне не хватает кислорода и с каждым вдохом становится всё хуже. Мелькнула мысль, что вот этого мне только и не хватало — задохнуться из-за какой-то несчастной трубочки, которая оказалась слабо закрепленна на кислородной маске. Я проклинал себя за неуместную любознательность – видите ли, на монитор мне приспичило взглянуть, а вот сейчас задыхайся из-за своего дурацкого любопытства!

В панике, я несколько раз, собравшись с последними силами, попытался кричать, но это плохо получалось. Вместо криков о помощи из-под маски вырывался жалкий хрип. Слабея, я не оставлял попыток издавать эти жалкие звуки, и, наконец-то, (о, счастье!!!), мой хрип был услышан!

Неспешно подошла спасительница-медсестра. Недовольно узнав в чём дело, она быстренько вставила трубочку на место и мгновенно испарилась. Дышать стало ощутимо легче и это меня очень обрадовало! Я был спасён! Представьте себе чувства человека, чудом избежавшего смертельной опасности…

Время тянулось очень медленно. Теперь я боялся шевелиться, опасаясь, что вновь могут отсоединиться какие-нибудь проводки или трубочки. Иногда впадал в забытьё, но в основном пялился в опостылевший потолок. Было тоскливо и скучно. В голове тягуче и медленно ползли всякие глупые мысли, в основном весьма грустного содержания…

Сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что именно эти ночные часы пребывания в реанимации были самым неприятным моментом всей процедуры операции на сердце. Всё остальное — совсем не страшно.

Между тем, отделение реанимации начинало оживать и, как я догадался, наступало утро. Чаще стали стонать и хрипеть другие больные, а в видимом мне пространстве стал мелькать персонал, одетый в коричнево-красную униформу цвета запёкшейся крови. Весьма зловещий, надо сказать цвет, который у меня, почему-то, ассоциировался со средневековой инквизицией.

( Конечно, это очень неправильные ассоциации, потому как все работники кардиоцентра, без исключения, были внимательны, приветливы и обходительны.)

Когда мне уже до чертиков надоело бездвижно лежать на кровати, неожиданно, словно лёгкий ветерок пробежал по помещению. Ко мне стремительно приближался какой-то важный медицинский тип в голубой униформе, в окружении свиты, состоящей из персонала в коричневых одеждах.

Поздоровавшись, он, в первую очередь осведомился о том, вернулась ли ко мне память, и перестал ли я искать эльфов. Получив утвердительный ответ, известил, что операция прошла успешно и у меня всё в порядке.

Предупредив, что сейчас будет немного больно, он стал вытягивать прямо из моего левого бока длинную пластиковую трубку. (Как потом выяснилось, это была дренажная трубка для отвода чего-то лишнего из моей грудной клетки.) Трубка всё тянулась и тянусь, а я, скосив глаза, с любопытством наблюдал за этим странным процессом. В какой-то момент трубка застряла и перестала двигаться. Безрезультатно подёргав, врач преспокойно намотал её на руку, и (о, ужас!!!), с силой рванул! От резкой боли я ойкнул, а из моего бока хлынул фонтан крови.

Здесь я немного преувеличиваю и прошу читателей простить меня за эту слабость… Конечно, это был не совсем фонтан, но тогда, жалкая струйка крови, вытекающая из моего бока, показалась мне именно фонтаном. У страха, как говорится, глаза велики.

— Это всё нормально — успокоил меня врач,

— Сейчас вас перевяжут и отвезут в палату. Вставать и ходить вам можно.

Брезгливо сняв перчатки, он бросил их в лужу крови рядом со мной и поспешил к другому больному, потеряв ко мне всякий интерес.

Медбрат из свиты стал поспешно останавливать кровь и накладывать повязку. Потом стал последовательно освобождать голову, шею и руки от многочисленных проводов и трубочек.

Предупредив, что опять будет немного больно, вытащил из моего полового органа длинную и тонкую трубочку, при этом словоохотливо пояснив, что с её помощью из меня моча вытекала. А мне-то и невдомёк было, почему на протяжении всего этого времени мне ни разу в туалет не захотелось. Оказывается, всё дело в этой тоненькой трубочке было, которую в меня, очевидно, коварно вставили, когда усыпили газом!

Надо сказать, я сильно устал от всех этих манипуляций, но отдохнуть мне не дали.

Молодой человек сноровисто, при помощи какого-то механизма в кровати, привёл меня в полусидящее положение, пододвинул раскладной столик и вскоре передо мной стоял обычный больничный бокс с дымящейся тарелкой каши, бутербродом и кружкой чая.

Не успел я без всякого аппетита позавтракать, как ко мне придвинули каталку и я с трудом, с помощью медсестёр, переполз туда.

После стремительной поездки по больничным коридором, я вновь очутился в ставшей мне уже родной двухместной палате, где был встречен радостно-сочувствующим приветствием соседа.

У него операция была ещё впереди, а мне предстоял длительный и, надо честно признаться, достаточно нудный период окончательного выздоровления и последующей реабилитации. В этих бесконечных обследованиях, кардиограммах и анализах нет ничего интересного, поэтому я больше не собираюсь злоупотреблять вниманием читателей.

P.S. Сейчас прошло уже почти четыре месяца после операции, и я чувствую себя достаточно хорошо. Прошли боли в груди, исчезла одышка и слабость, а на память о пребывании в кардиологическом центре у меня остался совсем незаметная полоска шрама на левой стороне груди.
В заключение, хочется сказать большое спасибо всем медработникам, терпеливо возвращавшим меня к нормальной жизни. Низкий вам поклон от бывшего пациента.


Центр высоких медицинских технологий (Кардиоцентр)
г. Калининград
2025г.